35 лет между жизнью и смертью. Трагедия величайшей любви в истории футбола (фото)
Устав от образа жены футболиста — накачанной силиконом ветреной блондинки, — вспоминайте эту невероятно красивую и трагическую историю.
Вечное 17 марта
Бернадетт Адамс не любит фильм "День сурка". Для нее это не просто красивый киношный сюжет — это ее жизнь. Вот уже 35 лет она проживает фактически один и тот же день, редко раскрашиваемый новыми событиями. Один и тот же небольшой домик во французской коммуне Кессарг под Нимом, одна и та же просторная, но уютная комната и необычная больничная кровать, на которой лежит нестарый темнокожий мужчина. Это знаменитый футболист французских клубов и сборной 1970-х Жан-Пьер Адамс.
Для него время остановилось 17 марта 1982 года. В тот день он отправился в лионский госпиталь, чтобы сделать несложную операцию на коленном сухожилии. К тому моменту игровая карьера Адамса уже подошла к концу — не в последнюю очередь из-за хронических проблем с коленом. Он только-только закончил тренерские курсы в Дижоне, когда настигли такие приступы боли, что не до занятий. Адамс планировал продержаться на обезболивающих несколько месяцев, съездить в Париж и сделать операцию. Однако знакомый доктор, работавший в Лионе, посоветовал: зачем откладывать, ложись под нож в нашей клинике — и быстрее, и дешевле.
Особой сложности операция на колене не представляла. Но судьба бывает неумолима. В то время по Франции прокатилась волна забастовок врачей. Рабочих рук в больницах не хватало. Женщина-анестезиолог лионского госпиталя имени Эдуарда Эрриота одновременно ассистировала на трех операциях. Одна из них — детская. В спешке она ввела Жан-Пьеру двойную дозу наркоза. Другим помощником хирурга был неопытный практикант из медицинского института, который вовремя не отреагировал на перебои с поступлением в мозг кислорода.
В это время Бернадетт нервно допивала уже пятую чашку любимого кофе, глядя, как в комнате резвятся два любимых сына — 11-летний Лоран и 4-летний Фредерик. Ее не покидало странное чувство тревоги, хотя перед отъездом в клинику супруг, как мог, успокаивал: "Все будет хорошо, нет повода для волнения". Фатальность: это были его последние слова, которые слышала супруга. И до сих пор, когда она держит в ладонях его бессильную руку, его голос и эта фраза проносятся в голове снова и снова.
I will wait for you
Когда через несколько часов тщетного ожидания звонка от мужа Бернадетт впала в настоящую панику, она рванула в клинику, оставив детей на попечение бабушки и дедушки. Врачи не сразу решились сказать мадам Адамс страшную правду: Жан-Пьер впал в кому. Пять следующих дней Бернадетт провела рядом с постелью неподвижного футболиста. Плакала, кричала, звала, снова плакала навзрыд — Жан-Пьер не шелохнулся.
Потом были консультации со светилами французской медицины, перевод в другой госпиталь. Диагноз неутешительный: часть мозга повреждена и большинство функций не подлежит восстановлению. Жан-Пьер может самостоятельно дышать — ему не требуется аппарат искусственного дыхания или другая жизнеобеспечивающая техника. Вот почему перед его семьей даже не стояло выбора, поддерживать тлеющую жизнь или нет.
— Я бы и мысли такой не допустила, — говорит спустя три десятилетия Бернадетт. — После того как стала возможна эвтаназия, врачи намекали мне на это, но я не стала и слушать. Это мой любимый человек — как я могу оборвать его жизнь по своей воле?!
Через некоторое время Бернадетт забрала мужа в их семейную усадьбу. С тех пор каждый день она посвящает заботам о муже. Ночью — перевернуть его, чтобы кровь не застаивалась. Днем — побрить, покормить, помыть, переодеть, рассказать о новостях, включить музыку… Из каждого динамика во Франции в 80-е все еще неслась пронзительная песенка из "Шербурских зонтиков". Когда-то они танцевали под нее на свадьбе, а сейчас этот мотив и эти слова обрели совсем иной смысл.
If it takes forever I will wait for you
For a thousand summers I will wait for you
Till you`re back beside me, till I`m holding you
Till I hear you sigh here in my arms
Дом прекрасного спящего атлета
Время в комнате Жан-Пьера остановилось и оживает, только когда в нее заходят посетители. Здесь регулярно бывают его дети — сейчас они старше самого Адамса, когда он оказался между жизнью и смертью. Если старший, Лоран, хорошо помнит отца — доброго, жизнерадостного, сильного, то младший знает его больше по фотографиям. Появились у Жан-Пьера и Бернадетт и внуки, которых торжественно представили безмолвному деду. Они трепетно берут его за руку и пытаются что-то разглядеть в его открытых, но не видящих глазах.
Бернадетт называет усадьбу Адамсов "Домом прекрасного спящего атлета" — аналогия со "Спящей красавицей". Она не разрешает фотографировать или снимать Жан-Пьера на видео вот уже 35 лет — не хочет, чтобы он остался в памяти таким. Зато охотно показывает фотографии из прошлого: вот совсем юный 10-летний Жан-Пьер, только недавно приплывший во Францию вместе с другими беженцами из Сенегала, вот уже подросший в местной семье улыбчивый подросток. Вот его первая профессиональная команда — "Ним", а вот "Ницца", где он сделал себе имя. Вот снимки из сборной, где вместе с Мариусом Трезором он составил непроходимую пару стопперов — их называли "черными стражами".
Адамс оставил след в истории французского футбола, и его бывшие клубы и федерация футбола страны не оставили семью игрока в беде: жертвовали средства, до сих пор проводят благотворительные матчи. Без этой помощи Бернадетт было бы совсем тяжело тянуть такую ношу. Судебный иск к лионской клинике рассматривался больше 10 лет и не дал особых результатов: месяц заключения для анестезиолога и скромная компенсация (около 900 евро в переводе на современный курс).
Слава богу, в первые годы помогали родители. А ведь когда-то они не могли принять: их дочь, очаровательная крошка Берни, встречается с каким-то темнокожим беженцем из Сенегала, глупым футболистом. В те времена о тотальной толерантности в Европе еще никто не слышал. Со временем, узнав его получше, они не только смирились, но и полюбили Жан-Пьера: добряка, весельчака и обожающего жену супруга.
Умереть от счастья
— Я не чувствую себя одинокой, для меня Жан-Пьер жив в полной мере, — говорит Бернадетт. — Я понимаю, что он не слышит меня, но постоянно разговариваю с ним, рассказываю новости — семейные, мировые. Вдруг в какие-то моменты он воспринимает какие-то отрывки? Иногда он вздрагивает — например, если лает собака, громко хлопает дверь, реагирует на запахи.
Время остановилось — не только фигуральное выражение. Жан-Пьер Адамс практически не стареет — такие вот причуды природы. Неделю назад ему исполнилось 69 лет, но на его голове лишь несколько седых волос. На день рождения Бернадетт традиционно дарит ему новую одежду. Она старается, чтобы каждый день на муже была новая футболка или джемпер, чтобы хотя бы немного разнообразить жизнь в застывшей в 1982 году семейной комнате.
Бернадетт Адамс внимательно следит за новостями из мира науки. Она верит, что однажды медицина сможет хотя бы частично восстановить функциональность мозга Жан-Пьера. Ее тревожит другое.
— Больше всего я боюсь, что не доживу до этого момента, умру раньше него. Я нужна Жан-Пьеру каждый день, каждый час. Иначе он просто не выживет, ведь он как маленький ребенок. Кто позаботится о нем, если не я? Сыновья? Я не хочу для них такой участи. Это моя судьба.
Помните историю "Юноны и Авось"? Кончитта ждала графа Резанова 35 лет… Столько же длится ожидание Бернадетт — безнадежное и тщетное, по мнению многих. Посвятить свою жизнь человеку, застывшему между жизнью и смертью, как взгляд его глаз, смотрящих в никуда. Но для нее это не 35 лет, а один безумно тяжелый и долгий день. Полный страданий… и любви.
— Вот уже 35 лет у меня одна мечта — чтобы он вернулся к жизни, хотя бы на 5 минут. Мне хватило бы и 5 минут. Снова слышать его, говорить с ним, чувствовать его объятия, теплоту его души. После этого я могла бы спокойно умереть. От счастья.
